Татьяна Бернякович «Форма с клапаночками»

Воровать стыдно. Теоретически эта истина известна всем с детства. Но именно в детстве Вальке пришлось испытать такой стыд – стыд воровства.

Денег в колхозе не платили совсем. К этому даже как-то привыкли, на колхоз особо не надеялись. Выкручивался каждый, кто как мог. Валькиной матери было труднее многих – троих ребят она растила без отца.

Наступило время собирать ребятишек к школе, и уже не двоих, а всех, – младшая Ленуська отправлялась в первый класс. А тут неожиданно выяснилось, что Валька из своей, еще неплохой, с точки зрения матери, формы, вылезла непоправимо: ни надставить, ни выпустить где-либо из швов невозможно. Так за лето вытянулась и округлилась девка.

Поломав голову над тем, где раздобыть недостающую сумму, решилась мать, при всей своей совестливости на отчаянный шаг.

* * *

Хороших денег стоила пенька, вернее, само готовое «трепа­ное» волокно.

В первую же непогожую ночь, как только густо стемнело, отправились Валька с матерью через два перелеска, километра за 3 на старицу Свопы, в которой мокла колхозная пенька. Идти было страшно. Особенно пугалась Валька сов, беззвучно и внезапно скользящих, казалось, прямо перед лицом. В такие моменты у нее вскидывалось сердце и тупо ныло внизу живота. Но она чувство­вала, мать взяла ее не только из-за лишнего снопа, но чтобы и ей самой было не так жутко. Поэтому Валька храбрилась, держась, за материну руку как бы между прочим.

Вздрагивая от ночной сырости и страха, ощупью двигаясь по плотам, пригнетавшим пеньку, они спустились к урезу воды, зловонному от гниющей конопляной зелени. Мать, почти в пол­ной темноте, начала выуживать шестиной снопы из-под плотов, надсадно выворачивая их на поверхность вместе с застрявшей в них дохлой рыбешкой. А Валька, брезгуя до рвоты, поминутно сплевывая, вытаскивает тяжелые, противно скользкие снопы на берег – один, два, три.

Понимая, что больше 6 снопов мать не поднимет, Валька героически, желая поддержать мать, показать, что и она уже помощница, взялась нести 3. Связав снопы прихваченными из дому кормоносками, взвалив их на плечи, они тронулись в обрат­ный путь. Шли часа два, с отдыхами, присаживаниями на передых, а уставшей Вальке показалось – идут вечность. Она мысленно проклинала свое геройство, а бросить один сноп на полдороги было и стыдно перед матерью, и жалко. О совах уже не думалось, страх притупился от усталости: веревка резала плечи, хвосты снопов волочились по земле и били по ногам, холодная вонючая вода стекала по спине, – только бы дойти.

Наконец, добрели до задов своего огорода. Обессилено сбро­сив ненавистную, кажущуюся свинцовой ношу в лопушистые плети гарбузов, молча побрели в хату. Мать, не зажигая лампы, кое-как стащила с уже полуспящей Вальки насквозь промокшую тужурку и платьишко, отправила спать.

* * *

На другой день, подвыпивший сосед – Мишка Керя – взошел на крылечко их хаты как-то по-хозяйски:

• Ну, здорова ли, соседка? – игриво обратился он к матери.
• Да твоими молитвами, – настороженно, но, стараясь попасть в тон, ответила мать.
• Что ж не весело гостя встречаешь? Что ж на стол не накры­ваешь? – продолжал ерничать Керя.
• А с какой радости накрывать, и с каких таких пор ты гостем у меня стал? Иди, проспись. И без дела не шалайся сюда!
• А ты потише, да поласковей, – как-то загадочно произнес сосед, – ставь пол-литру, а я тебе за это расскажу, как ты ночью с девкой по меже пеньку несла. А не поставишь, расскажу в дру­гом месте, торжествующе закончил он, и по хозяйски оперся на перильца, отчего те жалобно хрустнули.

Валька, чистившая картошку около печки и слышавшая раз­говор, похолодела. Обессилено опустила руки, ножик птулькнул в ведро. Медленно, тяжко заливаясь краской стыда, не видя ступенек припечка из-за навернувшихся слез, она кое-как взобралась на печь. Там, сидя в полутьме, бессмысленно разглаживая полоски на ряднушке, Валька расплакалась. Она думала о том, как будет теперь смотреть в глаза людям, когда все узнают, что она – воровка. как теперь жить, как выходить на улицу? – Валька не представляла.

Прислушиваясь к разговору, приглушенно долетающему через приоткрытую дверь, она не поняла, испугалась ли Кери мать, но та гнала его с порога такими словами, какие в деревне не все мужики знали.

А еще, наверное, все-таки из страха, мать применила ред­кую деревенскую угрозу, как крайнюю меру защиты. «Хорошо, – с удовлетворением подумала Валька, – молодец мамка, я бы ему тоже это пообещала!»

• За меня постоять некому, – твердо «отшивала» мать Керю, – я без мужика живу. Но остерегись. Донесешь – спалю, – хладно­кровно и уверенно заявила она ему.
• Во, бешеная! – удивленно-сконфуженно констатировал сосед, теряя изначальный кураж, и понимая, что пол-литра обло­малась, – тьфу на тебя! – и сплюнув, подался восвояси, загромыхав кирзачами по ступеням крыльца.

* * *

Вечерами на заднем дворе мать перемяла и перечесала всю пеньку. Валька, глядя в окно на весело стрекающую от мякли кострику, с тоской вспоминала недавнюю угрозу Кери. Настроение у нее сразу портилось, сердце болезненно сжималось.

Блестящие, плотно скрученные серебристые жгуты пеньки мать увезла в город. К вечеру приехала с покупками, среди которых была и новая форма для Вальки.

Коричневое саржевое платье с клапаночками на груди и складочками на юбке. Примерив форму, пройдясь в ней по тре­бованию матери, по хате, Валька почему-то не испытала обычной при обновках радости. Она повернулась пару раз у радужно-пятни­стого от старости зеркала, – платье на фигурке сидело ладно, это Валька заметила. Но смотрела она на себя красивую, повзрослев­шую какими-то чужими глазами.

• Неужто ты не рада, Валь? – удивилась мать, устало обло­котившись на стол.
• Да нет, рада, – как-то вяло и неубедительно обронила Валька.
• А что ж рожу-то скособочила? – стала выходить из терпе­ния мать, – на тебя не угодишь!
• Не, мам, все хорошо. Нравится мне платье. Спасибо. Только что-то у меня голова нынче разболелась.
• Ну, иди, полежи, пройдет, – успокоилась мать.

Но с Валькой стали происходить странные вещи: почти всякий раз, надевая эту, купленную на «пеньковые» деньги форму, она тут же заливалась жаром стыда. Сразу само вспоминалось, как на нее «зарабатывали», как Керя пугал доносом. Сначала Валька надея­лась, что постепенно забудется все. Но ничего не забывалось. Угроза соседа сверлила мозг: а вдруг бы донес, что тогда? Снова и снова, уже представляя в деталях, Валька переживала свой возможный позор. Больше всего в тот год она ждала конца учебного года, когда можно будет раз и навсегда снять эту ненавистную форму с клапаночками.