Мой отец жутко боялся грозы. Бывало, когда туча найдет на дом и начнет греметь и полыхать молниями, он бледнел, поминал Господа Бога и готов был забиться под кровать от страха. А так как будто не боялся ни темноты, ни одиночества. Ночевал один на озере в камышах, в поле, а вот грозы боялся.
Как-то ехали с ним по степному проселку. Лошадь спокойно трюпала по мягкой пыльной земле. Вдруг отец встревожился. Прямо на нас шла туча, а вскоре впереди уже встала белая мутная стена – так нередко начинается гроза в Кулундинской степи. И тут же загромыхало страшно, обвально. Молнии буквально стали полосовать землю. Потом раздался треск. Такой, будто рвут толстую грубую материю. Я знал уже, что если гром такой, то молния упала совсем рядом.
Отец вмиг осунулся, стал как-то не по-человечески, диковато озираться по сторонам. Но вот увидел копну сена, хлестнул кобылу, и мы сквозь дождь понеслись туда, хотя в степи лучше не прятаться ни в копны, ни в скирды во время грозы – молния ведь бьет в возвышенное место. Но все делают обычно наоборот. И правда, куда укрыться от дождя?
С неба полило сплошным потоком. Отец отогнул край крепко запахшего от небесной влаги сена и сказал мне, опасливо косясь на тучу:
– Полезай.
И сам примостился рядом.
Под копной было уютно. Пахло разнотравной поляной, пересохшей на солнце клубникой. А вверху гремело, сверкало, шуршал по сену дождь. Потом как-то разом все стихло. Стало светлее. Я хотел сказать отцу, что вот, мол, и дождь кончился, но, повернув голову, увидел, что он спит. Лицо его мучительно вздрагивало во сне. Он глуховато стонал. Я смотрел и не мог оторвать от него взгляда.
Странно, но тогда впервые я как-то разом понял, что он мой отец, а я – его сын. А был я тогда уже взрослым.