Татьяна Бернякович «Жена под гармошку»

Девчата нарядной стайкой, в крепдешиновых платьях, на каблучках, с платочками и подсолнечными шляпами в руках, тол­пились около палисадника Сидорычевой хаты. У них тут интерес на весь вечер. А вся надежда на Райку, умеющую уговорить кого угодно, да на тетку Любу, которой за ее доброту тысячу грехов простится. Тетка Люба еще доила корову, ее-то и поджидали. Вот хозяйка показалась с подойником из ворот заднего двора и сразу, артистично изобразив на своем выразительном лице «наказание вы мое!», хлопнув свободной рукой себя по бедру, остановилась. Девчонки стайкой сыпанули к ней.

• Ой, тетечка Любочка, – защебетала Райка Медведева, – ой, лето кончается, ой, когда ж мы еще все вместе соберемся, ой.
• О-о-о, тю шшо, благия! – по привычке начинает тетка Люба, – то рази-ть мине надо уговаривать? Ды я хоть щас, плясать я мастер, если Сидоровищ не прибьеть! – отшучивалась она.
• Ой, ну мы же знаем, вы нам поможете! – продолжала атаку

Райка.

• Да вот то ж, что помогу. Ну, погодите, постойте тут-та, попробую уговорить. Дюже не в духе. Отец нонче настебал за недо­гляд – гусенка коршун утащил, – и тетка Люба скрывается в хате. Через минуту оттуда слышится детский капризный голос, убежда­ющий, ласковый теткин Любин, возня с перестуком и вот на пороге появляется мальчик лет десяти в теплой курточке и лопоухом картузе.
• А конфет купили? – не сходя со ступенек, подозрительно- капризно спрашивает он девчат, – а то я не пойду!
• Да, Демушка, купили, купили! – наперебой кричат те, в радостном предвкушении удачного вечера и суют ему в руки кулек.
• Ну, кто нынче гармошку понесет? – спрашивает маль­чишка, разворачивая кулек и спускаясь с крылечка.

И две взрослые девицы, теснясь задами в дверном проеме, мигом влетают в хату, и выскакивают уже с гармошкой, бережно завернутой в головной женский платок. Двоим и не надо было – гармошка-то одна, но уж уважить гармониста, показать, что очень о нем заботятся – это обязательно.

Теперь у стайки девчат образовался центр – это Демушка, единственный гармонист на всю деревню. Заполучить его «на вулицу», большая удача. Он еще слишком мал, чтобы гулять до полуночи, даже и в летние каникулы.

Толпа со смехом и гомоном доходит до старого школьного сада, где за лето девичьими каблуками пятачок утрамбован до бетонного гула. Там уже сидят на бревнах, стоят, подперши стволы деревьев плечом, парни нашей деревни. Иван Егунов, самый рослый и самый взрослый, здоровается с Демушкой солидно, за руку, под­нимает его на руки и усаживает в удобной развилке толстых суков старой яблони, бережно подает ему развернутую гармонь. Демушка будет играть на дереве, чтобы не затоптали, не сбили во время тан­цев, а то и в какой-нибудь потасовке.

Маленький гармонист, глядя на всех со своей высоты, понимая свою исключительную ценность, начинает играть. Тонкие пальцы его легко летают по кнопкам, слух у мальчишки абсолютный, он увлека­ется. Разыгравшись, начинает принимать от девчат заказы.

По-другому ведет он себя, когда приходят в деревню на улицу васильевские или петровские, особенно если среди них есть новые лица. Этот «номер» у хатушенских был отработан и условно назывался «знай наших!»

Вот подходит толпа парней и девчат. Демушка смирно сидит на суку, пока все здороваются друг с другом. И на вопрос, а где же ваш гармонист, застенчиво опускает он голову, шебаршится там, на ветках, покашливает, шмыгает носом. Наконец, его замечают. Смех, разочарование (ну, что может такой ребенок!), подначки по поводу того, что в Хатуше гармонист меньше гармошки. Но вот девчата начинают заказывать Демушке танцы.

Тут уж он старается! Кто первый раз слышит его игру, громко восторгаются и умиляются. Теперь хатушенские парни начинают поддевать гостей тем, что это в их деревнях мужики до старости такой ерундой занимаются – на гармонях играют. А в Хатуше, дескать, это пацанячья забава, мы мол, свое отыграли, выросли, а теперь вот Демушка – хочет – играет, не хочет, у нас еще десять таких гармонистов! Ради такого розыгрыша Демушка готов стерпеть такую несправедливость, такой оговор.

Земля гудит от дробных перестуков каблуков, влажный вечерний воздух дрожит от переливов гармошки, высоких голосов девчат, говора и хохота толпы.

Два часа пролетели незаметно. Часам к одиннадцати вспо­минают, что тетка Нина велела принести ребенка к этому времени. «Ды, глядитя, штоп на суку не заснул, ды не упал у вас!» – наказы­вала она девчатам.

Но Дема молодецки доигрывает до двенадцати часов. Ребята снимают его с яблоньки и тот же Иван Егунов, по-соседски, сажает его себе на плечо. Так и несут домой: один гармошку, а другой – гармониста.

По окончании школы не было у Демы никаких раздумий о будущей профессии. Приехал в культпросветучилище, удивил приемную комиссию виртуозной игрой «самоучки с печки» и стал учиться на фольклорном отделении, изучая сольфеджио, гармонию и прочую, как он считал, хрень, не очень понимая, зачем это гармо­нисту, умеющему играть. Но проучился лишь семестр.

Судьба сложилась так, что мать с отцом требовали внимания и ухода. Бросил все и вернулся Демьян в деревню. Работал и тракто­ристом, и шофером, но играть не бросил, да и не мог бросить. Более того, уже не устраивала его фабричная гармонь, заказал гармонь мастеру под свою руку, как он говорил. Хоть и обошлась она ему в две коровы.

Свадьбы, крестины, именины – везде он желанный гость, но спиртным, что удивительно при его таланте, особо не баловался. Приобрел со временем Демьян ту форсистую манеру настоящего гармониста, когда пальцы работают сами по себе, а гармонист сам по себе: рассеянно смотрит по сторонам, слушает, склонив голову набок, какую-нибудь новость от приятеля или пристроив­шейся рядом поклонницы. И сыплет, сыплет залихватские, частые переборы, когда не видно мелькающих пальцев, выделывает нево­образимые «морденты» мехами, и равнодушно смотрит на что угодно, только не на гармонь.

Девчата, особенно поющие, да и красавицы-раскрасавицы висли на Демьяне гроздьями, и если бы не его упертость, давно был бы он окручен, а может и не раз. Упертость Демьяна состояла в мечте: выбрать жену под голос своей гармони. С его мечты посме­ивались втихаря, из-за нее считали его чуть ли не с приветом, но за игру ему все прощалось – и это чудачество тоже.

По вечерам брал он гармонь и, сидя у окна, одну за одной играл любимые народные мелодии, проверенные временем и неза­бываемые лирические авторские песни. Репертуар был неисчерпаемый. В такие минуты становилось тихо на улице, подтягивались соседки к его палисаднику с семечками и кружевами, ребятишки прекращали войну и тихо сидели на траве, чувствуя, но, еще не понимая, почему так хорошо где-то в груди, почему не хочется носиться с гиками по улице, а вот так слушал бы и слушал.

* * *

Пробиться на знаменитые съемки «Играй гармонь», про­ходившие на этот раз в Курске, было не так-то просто. Гармо­нистов наехало с сотню. Иван приехал тоже, но самолюбие не позволяло ему тесниться в толпе и мозолить глаза организаторам, дескать, меня послушайте. И вообще, вся эта сутолока, как на пло­хой свадьбе, ему не глянулась.

Подошел парень, неожиданно оказавшийся бывшим сокур­сником, помнившим и узнавшим Демьяна.

• О, сколько зим! – заорал Николай, повзрослевший на шесть лет, но такой же простецкий. Обнялись, разговорились.
• А чего не идешь записываться на прослушивание?
• А чего меня прослушивать! – самолюбиво, заедисто бросил Демьян, – не полезу я по головам. Меня тут никто не знает, а самому навязываться, ты, если помнишь, не в моем характере. Сейчас вот пива попью и домой
• Стой, это не дело! – заволновался Николай, – как никто не знает? А я? Я ж тебя пацаном помню, и на всю жизнь запомнил. Я знаю тебя. А тут кое-кто знает меня, – с шутливым достоинством вскинул чуб рукой, – ерунду не предложу. Ну-ка, пойдем со мной! – и, схватив его за плечо, отчего выходной пиджак повело юзом, чего

Демьян не любил, потащил куда-то в толпу. Демьян повел плечами, Николай, чуть сконфузившись, убрал руку и уже спокойно подвел к какой-то машине, у багажника которой стояла толпа мужчин.

• Геннадий! – окликнул он кого-то из толпы, – на минутку!

Демьян удивился такому знакомству Николая. Заволокина «живьем» он видел первый раз. Может поэтому, показался Демьяну он старше своих лет, усталым, мрачным.

Геннадий оглянулся, соображая, надо ли уделять эту минутку, но подошел, видно было, что уже измотан он организацией съемок. Поздоровался за руку с обоими.

• Вот, – кивнул Николай на Демьяна.

Это потом, вспоминая фестиваль, Демьян понимал и простил все. А тогда его, уважаемого гармониста, очень обидела манера рабаты Заволокиных. И если бы не Николай, рассказал бы он им, куда им всем идти с их «играй гармонью» вместе.

Заволокин не первый год занимался своим делом. Без лиш­них вопросов быстро произнес, неопределенно махнув влево-вправо ладонью:

• Извини, спешу. Минуту, свод-развод.

Демьян сыпанул «Подгорную» на свод и развод мехов гар­мони. Еще не свел меха до конца, а Геннадий черкал что-то на кар­точке, подал ее Демьяну, хлопнул по плечу и повернулся к Николаю:

• К Сашке отведи. Пока, – скороговоркой проговорил он, сунул ладонь крабом и побежал куда-то, где нужен был срочно.
• Все. Пойдем к его братану! – Весело проговорил Николай.

Александр вел прослушивание в гостиничном номере, у две­рей которого толпилось человек десять с инструментами наперевес. Николай, взяв из руки растерявшегося Демьяна карточку, поднял ее над головой и со словами «нам срочно!», толкнув Демьяна впереди себя, ввалился в комнату.

• Что хочешь сыграть? – спросил Александр, кивнув на приветствие. Он полулежал на диване около столика с минералкой, и было видно, что ему нехорошо, тяжко после вчерашней хорошей встречи с курянами.

Демьян молча заиграл «Лявониху». Александр махнул рукой «стоп».

• Где учился?
• Нигде.
• Врешь, так самоучки не играют!

Демьян оскорблено резко свел меха, отчего гармонь оби­женно вскрикнула:

• Ну, нет, так нет, – и повернулся к выходу.
• Стоп, – теперь Николай схватил его за ремень гармони и к Александру, – он правду говорит, Саш! Поступил со мной вместе, с лету, и бросил в первый же год. Александр снова заинтересованно посмотрел на Демьяна:
• Ну, тогда молоток! Техника как у профессионала. Ну-ка, еще что-либо.

«Вот она, милая роща» повела, завздыхала, светло запла­кала гармонь. За дверью на конец первой же фразы подхватил груд­ной, «зыкинский» голос и в комнату просто просочилась вместе с песней миловидная полноватая женщина в спортивном костюме и платочке, повязанном «по-колхозному», под подбородок. Демьян только бровью дрогнул в ее сторону, ничуть не тушуясь, как будто так и должно быть, продолжал играть, но уже тонко, аккуратно перешел под голос, в аккомпанемент. А женщина, тоже, будто стояла здесь всегда, сложив ладони одна на одну на груди, выводила, уво­дила. И у всех, кто слушал, было ощущение, что вместе они – эта гармонь и этот голос – уже не один год. Допев куплет и припев, оба, как по договоренности, замолчали.

• Сюрприз что ли мне тут отрепетировали? – иронично и недовольно спросил Александр.
• Да, я ее первый раз вижу! – возмутился Демьян – и круто повернулся к женщине.
• Ой, это я виноватая! – извиняющимся тоном, горячо заго­ворила та. Я шла по коридору, искала, кто бы подыграл, наш гармо­нист заболел, увезли с аппендицитом, представляете? – обратилась она за сочувствием к присутствующим. – А тут этот заиграл, у меня внутри все прямо сжалось – под меня гармонист! Я к толпе, что у вашей двери, и запела, а сама показываю им, мол, опоздала, а они поверили, возьми, да и пропусти меня!

Александр еще раз недоверчиво посмотрел на обоих, но понял, что это действительно так. И только покрутил головой:

• Лады. Давайте эту вместе. А ты еще и «Лявониху», – обра­тился он к Демьяну. – Следующий! – уже забыв про них, крикнул дежурившему у двери помощнику.

Вышли из комнаты. Женщина, цепко держа Демьяна под руку, как будто боясь упустить его, на ходу расспрашивала: откуда, как зовут, а может ли страдания с подпевкой, а может ли., Демьян едва успевал отвечать на ее вопросы. Но фраза верткой бабочки «под меня гармонист!» его задела, чего-то «под нее»? И он в рас­спросы не вдавался. Но на «Страдания» она его уговорить успела. Тут же, в коридоре гостиницы, в минуту проиграл он ей вступление, чтобы ее темп подобрать.

О выступлении «на кругу» после конкурса потом Демьян рассказывал мне сам:

« Веришь, как вышла в бирюзовом сарафане вышитом, в талию, да в полусапожках на кованых каблуках. Как повернулась, как мотнула косой, а она оказалось, своя, а не хвост подплетенный. Как маханула подолом по кругу, да дроби! Как сыпанула частушки: и про депутатов, и про Думу, и про Президента, да такие все забо­ристые, но без похабства. тут я и подумал: домой вдвоем поедем.

После, уже в застолье, я на этот предмет к ней повернулся поговорить, а звать-то до сих пор не знаю как, слышал, а не помню. Вот думаю, нормально! Весь день рядом, она Дема, Дема, а я мол­чком, вот и результат. Слышишь, говорю, Милая роща, а вот если я от тебя далеко отойду, мне как тебя покликать? Она: «А ты не отходи далеко-то!» – И хохочет. Так вот я, говорю, и хочу не отходить. Пой­дешь за меня замуж? Я что-то долго выбираю, а ты хорошо под гармошку мою ладишь. Она мне: «Так я замужем!» Веришь, сердце оборвалось. Вот, думаю, вляпался, так вляпался! А она, глянула на мое лицо, видно оно интересное было, и смеется: «Была. Была замужем. Да ему не нравилось, что я веселая». А я говорю, что мне ничего, нравится. Поехали ко мне? И что ты думаешь? Согласилась! Я опять к ней: Ну, теперь-то скажешь, как звать? «Татьяна я. А дочку, чтоб ты знал, зовут Еленой». И смотрит на меня, выжидает, как отреагирую, напугала дочкой или нет. А чего мне пугаться? Она мне подходит, значит, и дочка будет у места. Приехал домой – как на крыльях залетал: нанял машину, ее с Ленкой привез, дом стал пристраивать, да много чего было. И вот так – она под гармошку, гармошка под голос – уже восемнадца­тый год. Между гармошкой и «Милой рощей» еще двоих сыновей родили и всех троих детей, считай, уже вырастили. Вот тебе и «Играй, гармонь!».