Рассказ Виктора Сайдакова «Веселый ливень»

В середине июня из-за березовой рощи выкатится круглое, белое и прямо-таки невинное, какое рисуют в детских книжках, облако. Найдет на поляну, на дома, и вдруг из него, как из пушки, неожиданно бабахнет гром. Резкий, веселый — на всю округу. На минуту все в деревне притихнет. И ливанет короткий, крупный и тоже веселый дождь.

— Вот это лупанул! — закричит радостно дядя Толя Пунцевич, заскакивая на веранду. Ливень прихватил его в огороде.

И вся наша маленькая улочка засмеется. Кто-то из мужиков не удержится, подденет:

— Не подмочи порох, Толька!

Дядя Толя — заядлый охотник и рыбак, как, впрочем, почти все мужчины у нас, и всякие шутки в его адрес всегда связаны с охотой. Снова засмеются соседи. Все хорошо знают эту прибаутку и к чему она относится.

— Да ну вас, черти, — отмахнется дядя Толя, закуривая под навесом папиросу.

Подобное общение здесь — дело обычное. Не в том смысле, что часто собираются целой улочкой. Это ливень соберет. А в том, что все на виду, все друг про друга всё знают. Как и шутку про подмоченный порох.

Ряд наших домов построен так, что веранды и сенки выходят в одну сторону — в сторону огородов, за ними уже синеет степь. Дворы отгорожены редким штакетником, поэтому просматриваются почти насквозь. И если кто-то из хозяек в одном конце улицы, допустим, лепит во дворе летнюю печку, топившуюся обыкновенно кизяком, то на противоположном другая хозяйка зудит, не давая проходу своему мужу:

— Коля, привези кирпича, который раз прошу. Вон бабка Горковенчиха уже на улице картошку варит, а у нас печка совсем развалилась…

Еще одна картинка. Осенняя. Во время сезона охоты. Позднее утро. Гул моторов: мотоциклы во дворы въезжают. Один, другой, третий… Это охотники возвращаются с озер. Настрелялись. На час-дру-
гой — тишина: жены уток теребят. А потом, как по команде, загудят под навесами паяльные лампы, вкусный дымок станет разноситься вокруг — это мужики смалят уток. Пока молчат. Поглядывают в одну, в другую сторону, пытаясь ревниво разглядеть, кто сколько настрелял. Далековато — плохо видно. Только у ближних соседей можно кое-что рассмотреть. Потом кто-нибудь не вытерпит, спросит:

— Иван!

— Ну…

— На Савельевом был?

— Ну а где же еще?

— И как там?

— Да ничего. Городские вот только…Сначала пьют, а потом такую пальбу устраивают, хоть ложись. Близко, далеко утка летит — им все равно…

— Ну а сам?

— Да сбил штук восемь.

Через двор еще один похожий диалог:

–– Николай, на какое озеро ездил? На Боярку?

— Нет. Там омские за два дня места забили. Я на Кругленьком немного постоял.

— И как?

— Да есть немного, — уклончиво отвечает сосед.

А дождь хлещет крупными отборными каплями, которые иногда сливаются в сплошной поток. С одного бока тучи солнце пробивается, значит, не простой дождь, а слепой. Ливневые струи теперь подсвечены лучами — играют, слепят. Кто-нибудь из пацанов не выдержит и стреканет с веранды под дождь. Задерет голову навстречу небесному водному извержению и хохочет. И родители смеются. Кричат с шутливой угрозой:

— А ну в дом, Петька! Суши потом тебя.

И снова про дяди-Толин подмоченный порох вспомнят, снова беззлобно посмеются.

А дело и не в порохе было, а в патронах. Впрочем, даже и не с патронов все началось.

Вера, жена дяди Толи, увидев в один из осенних дней, что он складывает в коляску мотоцикла чучела, раскладную лодку и весла, спросит:

— На охоту собираешься?

— А что, не заметно? — дядя Толя, как и все охотники, не любит, когда во время таких сборов рядом женщины.

— А ты мне что позавчера говорил?

— Позавчера?..

Дядя Толя силится вспомнить подробности позавчерашнего дня и не может. Болит голова. Накануне основательно посидели после работы с мужиками на стройплощадке, так что с вечера к охоте толком приготовиться не успел. Вот теперь и торопится.

Жена напоминает:

— Кто обещал забор поправить? Измучилась я. Как стадо идет — вся скотина в огороде.

— Вера, некогда. Северная утка пошла. Ты что! Пропущу, и все…

— Да зачем мне твоя утка? У меня уже пальцы не гнутся ее теребить! Пока не загородишь — не поедешь. Не пущу.

— Вера, отойди. Не бери греха на душу…

В общем, поругаются.

Когда он на своем стремительном Иже проезжает через ворота, у калитки стоит Вера.

Притормозит.

— Вер, не обижайся. Приеду — загорожу.

— Ага, слышали. Целое лето обещал… Ну, я тебе напоминалку приготовила.

— Сказал же, загорожу.

— Ты только порох там, на своей охоте, не подмочи.

Дядя Толя округляет глаза:

— Ты чего? При чем здесь порох? — Он бросает взгляд на люльку, где у него лежит ружье и все остальное, газует и мчится по поляне к шоссейке.

У Савельева озера, куда он подъедет, знакомые мужики уже собираются плыть на воду. И он заторопится. Соберет лодку, бросит в нее резиновые чучела, приладит на корму ружье. Останется только надеть патронташ. Сунет руку в передок коляски, а патронташа нет. Еще раз, теперь уже лихорадочно, пошарит. Выбросит все из коляски. Пусто. И тут вспомнит слова Веры про подмоченный порох.

— Да растудыт твою! Ну баба!.. Испортила охоту…

Сядет на люльку, закурит и неожиданно расхохочется…

Ливень быстро закончится. Снова будет жарить степное солнце, будут ярко блестеть лужи в конотопке, будет слегка парить земля, и чудесно запахнет терпкими, будоражащими запахами влажного чернозема, травы и свежей березовой листвы от соседней рощи… И мы, пацанва, рванем по этим лужам босиком так, что брызги полетят в разные стороны.

И как-то так повелось, что после хорошего летнего дождя из калиток, ворот, с обратной стороны домов на поляну всегда выходят мои земляки. И на этот раз выйдут. Стоят, разговаривают, любуются обмытыми палисадниками… Всего несколько минут назад смеялись, балагурили под крышами веранд, а сейчас такие степенные, серьезные. И так странно это…

Эх, родные мои…