Помню, как и когда я получил от отца затрещину. Крепкую, увесистую и, кажется, единственную в своей жизни. Да еще приправленную соленым мужицким словом, хотя отец у нас по жизни ругался крайне редко…
Мои родители иногда уставали от тех игр, которые я раз за разом придумывал.
Несколько дней сижу дома, никуда не выхожу, пью только воду и грызу сухари, предварительно выпросив, чтобы мамка их мне насушила. В это время ситцевая занавеска на печи у меня задернута. В руках книга Даниэля Дефо «Робинзон Крузо». Читаю ее третий раз подряд, и, понятно, я теперь сам — Робинзон. Первые дни пребывания героя на клочке земли среди океана для меня самые увлекательные и сладостные, и я, конечно, тоже пытаюсь выживать на необитаемой печи, как на острове, изнуряя себя сухарями и водой…
Закончилось это тем, что отец сдернул меня вниз, на пол, вставил ногами в валенки, нахлобучил шапку, накинул на плечи фуфайчонку и выпроводил на улицу:
Да и ладно. Подумаешь… Уже на третий день по- сле того как меня лишили необитаемого острова, я ушел из дома «покорять северные просторы»… И вот куда.
У нас на краю поселка из глубоководной скважины много лет изливалась в степь вода. Что-то проектировщики намудрили, когда бурили, добывая ее с большой глубины, поэтому напор оказался чересчур сильным. Ее провели к колонкам, в некоторые дома (тому, кто хотел), на фермы, а все равно вышло так, что она день и ночь била толстой прозрачной струей, и девать ее было некуда. Короче говоря, то воды не хватало, то теперь от нее спасаться пришлось, потому что деревню начало подтапливать.
Выход нашли простой. Прорыли канал в сторону степных оврагов. Так получилась у нас самодельная маленькая речка, а точнее, ручей. Вода из глубин земли шла теплая. Зимой ручей этот парил на всем своем двухкилометровом протяжении. Сорокаградусные морозы так и не могли его одолеть. Лютая стынь, парящая вода, налетающие постоянно на степь свирепые многодневные бураны преобразили узкую ленту местности, тянущуюся вдоль канала до самых оврагов. Однажды в ясный хороший день я дошёл до него на лыжах и замер. Такого я еще никогда не видел. Чего только не было здесь! И нагромождение льда, и причудливые навесы снега, закрученные во всевозможные спирали, и уютные пещеры, посреди которых бежал, тоненько побулькивая, несмолкаемый ручей…
Увлекшись Робинзоном Крузо, на какое-то время я забыл про увиденное снеговое чудо, но, когда отец ссадил меня с необитаемого острова-печи на грешную землю, сразу подумал о канале. И не только о нем. Ходил по избе и гадал: где же я еще видел эти снежные, почти фантастические картины? И вспомнил! В книге «Покорение Арктики», которую я в библиотеке полистал, посмотрел, вздыхая, но ее мне библиотекарша тетя Люба не дала. У нее для пацанят было правило: прочитал книгу — сдай и только тогда бери другую. А я в то время держал в руках сразу две, потому что сомневался, какую взять. Правда, продолжалось это недолго. Все решили картинки в
«Робинзоне Крузо». Там на одном из жутких рисунков плясали дикари вокруг человеческих костей. А в книге про Север, тоже нестерпимо манящей меня, были изображены причудливые снежные горы, вода, льдины, а на них — белые медведи и моржи. Конечно, я выбрал с дикарями.
Теперь, вспомнив про это, я понесся вприпрыжку в библиотеку. Повезло. Книжку про Север никто не взял. Правда, тетя Люба засомневалась, что я прочитал «Робинзона Крузо», и задала мне несколько вопросов (вот раньше какие были библиотекари!).
Она открыла и засмеялась. На этой странице был плохо пропечатанный и как бы слегка размазанный рисунок, а на нем в оторопевшей позе стоял странный человек в лохматых одеждах. Он в ужасе смотрел на след босой ноги в мокром песке. Под рисунком было написано: «Я остановился как громом пораженный…»
Потом я буду перечитывать эту книгу еще не один раз. А сейчас… А сейчас я прибежал домой и, едва раздевшись, помчался на собачьих упряжках по торосам и застругам сквозь обжигающий мороз, метели, преодолевая глубокие трещины во льду, отстреливаясь от белых медведей и беспрерывно глядя на синюю стрелку компаса, которая неудержимо влекла меня к Северному полюсу. Ух, какая это была жутко увлекательная дорога среди белой пустыни! Я строил из снега домики-иглу, в которых ночевал, экономил экзотическую еду пеммикан, болел цингой, оставлял предсмертные записки… Я был то Амундсеном, то Пири, то Нансеном, то Седовым, то Папаниным…
Утром стал собираться на Север. Я-то точно знал, где он находится. Собирался серьезно. Положил в санки немного сена, щепок. Вытряхнул из мешочка бочонки лото, ссыпал туда растертые сухари, оставшиеся от предыдущего путешествия с Робинзоном Крузо. Это будет у меня пеммикан. Отыскал и вымыл консервную банку. Отломил небольшой кусок фруктового чая и засунул в карман. Достал из заветного местечка за этажеркой маленький огарок свечи, который берег почти так же, как драгоценный ножичек складник, потому что у нас свечи продавали только в райцентре. Его я положил в другой карман штанов. Налил в бутылку воды и хорошенько заткнул газетной пробкой. Потом потихоньку стянул из шкапчика коробок спичек (вот за это, я знал, мне могло влететь здорово). Только какой Север без спичек! И… стал запрягать в санки Тузика. Но тот никак не хотел быть ездовой собакой. Когда я к ошейнику привязывал бечёвку, он — до этого самое доброе существо на свете — недовольно ворчал и отталкивал меня от себя лапами. Чем больше я на него наседал, тем недовольнее он становился. И когда ему все это окончательно надоело, он вдруг злобно залаял на меня. Такого лая я вообще от него никогда не слышал. Мне даже показалось, что он крикнул: «Отстань, Витька! Укушу!»
Да точно, крикнул. Мы ведь давно с Тузиком друг друга понимали. А тут отец вышел во двор и надежду на северную упряжку разрушил. Закрывая за собой калитку (наверно, пошел на работу), спросил громко:
Пришлось мне отказаться от ездовой собаки. Я надел лыжи, привязал сзади к ремню, которым был подпоясан, санки и отправился через огород, мимо нашей скирды сена, по краешку березовой рощи на свой Север. К ручью.
Пройдя почти полкилометра вдоль него, я без всякого компаса понял, что здесь и есть Северный полюс. Место было почти таким, как на одном из рисунков книги. Тут сугробы с одной и другой стороны ручья сомкнулись, и получилась длинная и довольно высокая снежная пещера. Я влез в нее, продвинулся вперед, кое-где на четвереньках, — пространство расширилось, и прямо у ручья оказалось что-то вроде маленького мыса. На нем можно было удобно расположиться.
Развел костер. Поставил на него консервную банку с водой и сообразил, как мог, чай. Потом вытащил листок бумаги и половинку карандаша — их я тоже прихватил с собой — и стал писать дневник путешественника. Но как-то не очень мне это понравилось. Решил, что дневник закончу дома. И перешел на записки. Их я заворачивал в кусочек бересты и пускал по течению ручья. В записках было: «Я на Северном полюсе. Еда кончается. Цинга. Зубы выпали все. Почти ослеп от снега. Вокруг белые медведи и моржи. Они ползут ко мне. Кольцо сжимается. Патроны тоже кончились. Ножик сломался. Рукавицы потерял. Ног не чувствую. Вьюга воет все сильнее. Силы на исходе. Помогите!!!»
Вспомнив однажды это взрослым, я долго хохотал, представив, как весной или летом кто-нибудь из местных чабанов или пастухов нашел бы записку и начал читать, потихоньку сходя с ума, потому что в каждой я ставил реальное число, месяц и год.
И вот когда «силы у меня уже совершенно закончились», я вдруг сквозь вой придуманной вьюги услышал:
Потом кто-то стал стучать по крыше моей снежной пещеры, она рухнула, и я увидел красное лицо отца.
Нет, не на этот раз отвесит мне батя вполне заслуженный уже тогда подзатыльник, хотя и следовало бы, наверно. Зато когда я ему все рассказал про Северный полюс, он договорился со мной раз и навсегда:
Обещание тогда я бате дал, хотя про себя подумал, что жизнь у меня наступает неинтересная. Что это за игры, когда тайны нет?
Но, услышав совершенно случайно, когда засыпал тем же вечером, негромкий разговор мамы с папой, примирился с обещанием и старался его не нарушать…
Пока бежал, чего только не передумал. Представил: вдруг он как-то там ударился и упал в канал…
Помолчали. И вдруг отец тихонечко так, вроде как вспомнив что-то, рассмеялся.
Теперь, сдерживаясь, чтобы не побудить нас, пацанов, засмеялась мама… Наверно, тоже что-то вспомнила из своего детства.
Потом голоса стали утишаться, пропадать, а я снова мчался, качаясь на нартах, по белому огромному Северу, и небо полыхало, изливалось невиданным никогда раньше разноцветным, словно радуга, сиянием… А может, и не небо. А изливались на меня уют и доброта дома, любовь родителей… Какое это неизъяснимо сладкое чувство — засыпать в благости и тепле родной избы под негромкий мирный разговор отца и матери…
После «прибытия с Севера» я неприкаянно бродил по двору и по дому и все никак не мог найти себе интересное занятие. Было бы это летом — другое дело. Летом можно и в околок сбегать, и на конюшню, и в степь к чабанам… Бывало, пока отгоняю по просьбе бати лошадь на конюшню, успеваю представить себя индейцем или даже Чапаевым. А в роще, что за нашим огородом, столько завлекательного придумаешь! Можно, например, пожить «в доме папуасов». Была у меня такая игра… И я тут же вспомнил, как прошлым летом батя ходил по роще и искал меня, приговаривая с досадою:
А я тут был, рядом. И откликнулся бы давно… Да обидно стало за папку. Неужели он не знает, что папуасы на деревьях дома строят? И я себе соорудил такой между четырьмя рядом стоящими березами. Мне же его видно, батю, и слышно, что он говорит. Хоть бы голову поднял, что ли…
Потом, конечно, я откликнулся и рассказал ему про дома папуасов на деревьях. И даже картинки в книге показал. А он почему-то странно посмотрел на меня и вздохнул:
Да, зимой — не летом, переживал теперь я. Почтальоном я уже был. Самодельные телеграммы и письма по домам нашей улицы разносил. И санитаром пробовал работать. Бегал с санками по тропинке и выл, как настоящая сирена скорой помощи, которая приезжала к нам в поселок летом. Правда, не все и поняли, что это скорая помощь. Бабка Марфа, что жила в самой крайней избушке, когда я туда подъехал, спросила:
И тогда мне пришли на ум странные люди, которые приезжали к нам из райцентра на хороших лошадях и ходили по домам. В деревне их звали
агентами. Для меня это были загадочные личности. В доме они обычно появлялись с тетрадками, с карандашами и авторучками. Говорили непонятные слова и отправлялись в сарай смотреть на коров, телят и овечек. Потом что-то записывали. Здоровье скотины, что ли, проверяли? Но я уже знал — для этого существуют ветеринары. И еще я заметил, что отношение хозяев к этим самым агентам уважительное. Даже несколько заискивающее. Иногда их и за стол приглашали. А если они не успевали за день сделать свою работу, то и ночевать оставляли. При этом мужики так говорили:
Вот я и решил тоже немного побыть уважаемым человеком — агентом. Выпросил у бати химический карандаш, два листочка бумаги и отправился к Алексеевым. Они тогда жили как раз напротив нашей избушки. Постучал, вспомнив повадки этих самых людей.
А я нараспев:
За дверью сначала было тихо, потом что-то загремело, зазвенело. Затем снова все замерло. И только после этого дверь открылась. На пороге стоял дед Коля. Какой-то взъерошенный и растерянный.
Дед долго смотрел на меня, что-то соображая, потом сгреб в охапку, открыл сенки и вытолкнул на улицу прямо в сугроб. Еще и прикрикнул:
И добавил нехорошее слово.
Расстроенный, весь в снегу, я пришел домой. Батя взглянул на меня и спросил:
И тут я, обиженно гундя, стал жаловаться, как меня встретили соседи… Но рассказать толком ничего не успел. В дверь крепко постучали, и в избу вошел дед Алексеев. Он взглянул на меня и, поджав губы, сказал отцу:
Отец надел фуфайку, и они ушли в сенки. Говорил там только дед. Из-за дверей слышалось:
Вот тогда-то, войдя из сенок в избу, отец и отвесил мне затрещину да еще с приговором:
играй! Понял меня? Никогда… — Он это слово повторил еще раз, раздельно. — Ни-ко-гда. — И даже постучал по столу костяшками пальцев, сопровождая ударами каждый слог.
Мне было не больно, но страшно обидно. Я видел, что как-то чудовищно подвел родителей… Но как именно? Этого не мог понять.
Отец, наверно, тоже чувствовал свою вину за эту затрещину. И какое-то время неловко было и ему, и мне. Но когда я пытался спросить, что же такого я натворил, отвечал всегда одинаково:
И смотрел на меня печально, с сожалением…
О налоговых агентах я узнал намного позднее. То есть об очередной дурацкой затее, которая уже в хрущевское время мешала крестьянам нормально жить. Тогда в личном хозяйстве в деревне можно было держать только определенное количество коров, телят, овец и другой живности. За этим как раз и следили специальные уполномоченные — налоговые агенты. Они делали регулярные рейды по селам и проводили перепись скота. Если обнаруживали излишки, то нужно было платить дополнительный налог. А в деревне какие заработки? Так, слёзы. В большинстве своем и жили от собственного подворья, от того, что в сараях. Приспосабливались, конечно. Тут ведь как? Потяни за конец родственной веревочки — и выйдет, что почти все — родня. Тот сват, тот крестный, тот свояк. Так что о приезде этих агентов заранее знали, и пока они в одном дворе делали опись, из другого перегоняли лишних овец или телят к соседям. Случались и неожиданные наезды совсем незнакомых людей, но это редко происходило.
Повторюсь, об этом я узнал только через несколько лет. А пока дед Коля, встречая меня на улице, снимал фуражку и говорил:
Потом хмыкал, останавливался и закуривал папироску. Я здоровался и бежал дальше не оглядываясь, потому что точно знал — он смотрит мне вслед, качает головой, а в глазах пляшут молодые чертенята… На самом деле дед Коля был веселым и добрым. Откуда я знал, что он смотрит вслед? Да потому что в самый первый раз я не выдержал и все-таки оглянулся…
Военком Новосибирской области Евгений Кудрявцев в эфире программы Регион LIFE на ОТС обсудил профессию оператора…
На территории Купинского района насчитывается 6 волонтерских групп, которые оказывают всестороннюю помощь участникам СВО. Одно…
Фраза «Своих не бросаем» стала паролем, патриотическим лозунгом, объединившим тысячи неравнодушных жителей нашего района, которые…
Рецептами приготовления постных блюд во время Рождественского поста, который длится 40 дней, до 6 января,…
«Служение» (https://vk.com/premia_sluzhenie) — это всероссийский конкурс управленческих практик в муниципалитетах. В прошлом году одним из…
В Новосибирской области действует рекордное количество мер поддержки военнослужащих по контракту – участников СВО Возможность…